Тут солнце брызнуло напоследок сквозь зыбкую листву осин и кануло в Теплынь-озеро…
Отгорел последний день царства берендеев. Пала темная ночь на городки с пригородами, на села с проселками, на слободку древорезов, на избушку летописца, забытого впопыхах на малом островке посреди пограничной речки Сволочи… Затеплились в оконцах лучины. Отпраздновав княжий указ, утих, разбрелся по домам улицкий люд.
Зато под землей закипела незримая работа. Никогда еще не налегали с таким рвением на весла ватаги чальщиков, не махали лопатами выгребалы… К великой дыре в крутом берегу Теплынь-озера опорожненное изделие подали гораздо раньше срока. Да и как иначе? Одно у нас теперь солнышко, один свет ясный…
Метался по наканавнику сотник Мураш Нездилыч, самолично проверяя людишек и снасти. Чуть что не так – заходился в крике:
– Нажир, морда твоя варяжская! Ты где сейчас должен быть? Я т-тебе дам – по нужде! А ну давай обратно!..
Трезвый, ясный, как пуговка, смазывал дегтем уключины оцепов старший наладчик Ухмыл. Бревна на всех семи заставах кивали, стоило пальчиком до них дотронуться.
Задержки не случилось нигде: ни на извороте, ни на участке Люта Незнамыча. Прогнав добросиянное до конечной лунки, за которой каменщики все еще возводили стену, отделяющую одну преисподнюю от другой, выкатили по отнорку и, взгромоздив в черпало метательной машины, начали загрузку. Розмыслы то и дело бегали к башенкам греческих часов узорного литья. Все равно получалось, что даже в лучшем случае ночка выпадет довольно долгая…
– Значит, будем калить пожарче, – процедил Завид Хотеныч. – Не латаное, чай, не прогорит…
Осунувшийся Костя Багряновидный в который уже раз выверял прицельную снасть и бранился по-гречески. Завалка шла вовсю. Дивные творились дела на берегу речки Сволочи. В желтеньком свете масляных ламп мелькали перекидываемые из рук в руки вязанки резных идольцев, исчезая в отверстых топках. Сотник завальщиков время от времени вылезал из добросиянного наружу и подбегал к розмыслу с докладом: середка – загружена… промежутки – загружены… запальные чуланы – загружены…
Наконец чумазый работный люд покинул изделие, сотник провел перекличку, после чего все топки накрепко замкнули. Солнышко было готово к пуску.
– Как там у тебя, Костя? – окликнул Завид Хотеныч.
Грек закатил глаза, вскинул плечи и растопырил пальцы. Дескать, что мог – то сделал…
– У тебя, Кудыка?
– Да вроде все в порядке, Завид Хотеныч… – отозвался тот, выглянув из-за чудовищного, взведенного до отказа крутила.
– Начинай… – буркнул розмысл и как бы невзначай бросил взгляд на черный, утыканный мелкими серебряными гвоздиками восток.
Гордый и взволнованный Кудыка Чудиныч выбрался на помост и повернулся к метательной махине. Думал ли он когда-нибудь, мог ли себе представить, что по его слову прянет впервые в теплынское небо светлое и тресветлое наше солнышко!.. Вот оно, добросиянное, грозно темнеет в желтоватом полумраке, угнездившись в ковше кидала, превосходящего величиною все творения рук человеческих, включая боярский терем и даже причальную качель, что на Теплынь-озере…
– Всем отойти за черту!.. – несколько сдавленно велел Кудыка. – Никого не осталось?..
– Да вроде никого…
– Давай запал!
Вспыхнули смоляные светочи. Ватага запальщиков, рассыпавшись кольцом, двинулась к изделию сразу со всех сторон. По броне забегали красные отсветы.
– Первая тяга – пошла…
– Вторая тяга – пошла…
– Третья – пошла…
– Четвертая…
– Пятая…
Чудовищная громада солнышка оживала. Из поддувальных дыхалец потекли ужами тяжелые струи дыма. Это занимались в запальных чуланах первые связки резных деревянных идольцев. Еще немного – и пламя загудит, заревет, взъярится, добравшись до плотно набитых чурками промежутков. Броня порозовеет, пойдет пятнами – и наконец, раскалившись, воссияет алым утренним светом…
Кудыка почувствовал, что плачет, и утер слезу кулаком.
– Пускальщики, к вервию!.. – приказал он, кое-как совладав с перехваченным горлом.
Пятеро рабочих отступили подальше, натянув толстую, как запястье дюжего мужика, веревку, привязанную к первому звену цепи пускового рычага.
Вокруг уже гасили греческие стеклянные лампы, чтобы не жечь зря масло. В розовом сумраке бродили смутные тени. В недрах превеликого железного ядра все громче рычало пламя…
А что у сволочан?.. У сволочан было по-прежнему черно.
Так им и надо, сволочанам!..
Репеек (берендейск.) – звездчатая вставочка
Шишимора (берендейск.) – шишига, кикимора
Вислое крыльцо (берендейск.) – огражденный перилами выступ, приделанный извне к дому
Зипун (берендейск.) – исподняя одежа, узкая, до колен и без козыря
Двупрясельный (берендейск.) – в два потолка
Художество (берендейск.) – лихие, никудышние дела
Оберег (берендейск.) – привеска от сглазу, огня, воды и проч
Инда (берендейск.) – ажно
Звездыш (берендейск.) – чекуша-гвоздевка, либо рогульчатое ядро на коротком кистенище
Верейный столб (берендейск.) – на коем воротное полотно навешивают
Храбр (берендейск.) – гридень, кметь, ратник
Ерши (берендейск.) – зазубрины, мурашки
Кляп (берендейск.) – часть мужеска тела
Эхо (греч.) – лесная баснословная девка, повторяющая что скажут; отголосок тож
Переплев (берендейск.) – мера длины
Чертоплешина (берендейск.) – удар плашмя по голове