Катали мы ваше солнце - Страница 83

– Да колдун он, – с хмурой уверенностью говорил Плоскыня. – Одарить бы знахаря какого, тот бы его живо открыл! Одна, вишь, беда – одарить нечем…

– А как бы это он его открыл? – усомнился Брусило. – Знахарь-то…

– Да дело нехитрое… – нехотя отозвался тот. – Сесть поутру задом наперед на лошадь, какую не жаль, выехать за околицу да и посмотреть на трубы. А нечистая-то сила как раз в это время колдунов проветривает! Висят они, сказывают, на воздухе вниз головой, ну она их и того… Как-то там проветривает…

– Вот сам бы и выехал…

– Боязно… – поежившись, признался Плоскыня. – Невзначай оглянешься – так лошадушку под тобой на части порвет, а сам со страху ума решишься… Лучше уж знахаря упросить, им-то это не в диковину…

Алое солнышко висело уже над крышами слободки. Растащив по дворам тесаные пожалованные волхвами бревна, древорезы вновь собрались на торгу. Ждали оглашения какого-то указа. Какого, правда, никто не знал, но, должно быть, важного…

– А мне вот так думается, – со вздохом молвил Брусило, – что все-таки разбойничает…

– Кто? Твердятич? Да он и кистеня-то по ветхости своей не удержит!..

Прежде чем ответить, Брусило оглянулся опасливо.

– Будет он тебе сам кистенем махать!.. – просипел он, таимничая . – Видал, берегиня за ним по пятам шастает в шубейке малиновой?.. То грамотку передаст, то денежку…

– И что? – часто взмаргивая, спросил туповатый Плоскыня.

– А то!.. – совсем уже зловеще прошелестел Брусило. – Берегини-то под кем ходят? Смекаешь?.. А мы все: Кощей, Кощей!.. А Кощей-то вон по слободке култыхает, на батожок для виду опирается…

Плоскыня даже малость осел со вздохом, как рыхлая горушка, но тут показались на площади два знакомых храбра – Чурило да младой Нахалко, а между ними задорный пьяненький Шумок с шестом и грамотой.

– Слушайте-послушайте, слободские теплынцы, люди княжьи, люди государевы! – привычно вздев шапку на шест, раздул он свою луженую глотку. – Ведомо стало, что злокозненным своим окаянством провинились перед светлым и тресветлым нашим солнышком князь сволочанский Всеволок и все подданные его. Знайте же, люди теплынские, что с завтрашнего дня отвернет от них добросиянное счастливый лик свой на веки вечные. Отныне желает златоподобное восходить ежедневно в Правь от речки Сволочи, дабы дарить благодатью одних лишь теплынцев, возлюбленных детей своих, о чем поведало волхвам во снах их вещих…

Толпа ошарашенно молчала. Вроде бы кудесник Соловей ни о чем таком не сказывал – только что приказал бревна забрать да идолов поставить. Некоторые даже, усомнившись, поворотились к опускающемуся за соломенные кровли алому солнышку. Что это ты, дескать, добросиянное?.. Неужто и впрямь?..

* * *

Бывший погорелец, бывший беженец из Черной Сумеречи, а ныне истинный теплынец Пепелюга опустился на корточки и нетвердой рукой перевернул кусок дубовой коры, оставленный им на этом месте три дня назад. Увидел пару длинных червяков и долго смотрел на них, растроганно приподняв брови. Чуть было даже не прослезился. Стало быть, добрая здесь земля, можно рубить избу. Помыслить страшно, ежели бы под корой завелся муравей или паук! Тогда все бросай и облюбовывай себе для дома иное местечко… А тут и Вытекла рядом, и околица – вот она, да и тес, дарованный волхвом, свален недалече.

Прочим погорельцам велено было селиться возле бродов, не ближе, а ему вот и в слободке жить дозволили… Не обманул князюшка, наградил за службу верную…

Тут со стороны селения древорезов грянули ликующие крики. Что-то там происходило на торгу. Должно быть, какой указ огласили… Вскоре на околице показалась небольшая толпа селян, явно направляющаяся к кружалу. Шли, возбужденно размахивая руками и толкуя наперебой.

– А, Пепелюга!.. – заорал Брусило, успевший уже, видно, где-то откушать доброго винца. – Место, что ли, для дома приглядываешь?.. Брось, идем с нами! Грех сегодня делами заниматься, весь народ гуляет!.. Солнышко-то, а? Нам одним завтра светить будет, так-то вот!..

Притопнул, вдарил себя по коленкам, прошелся гоголем.

– Ах ты, наше златоподобное!.. – умилился он, раскрыв объятья алому светилу, падающему в далекое Теплынь-озеро. – Ух же, добросиянное ты наше!..

* * *

Поднявшись по крутой певучей лесенке, Чернава отворила дверь и придирчиво оглядела светлую чистую горницу: стены, обитые красной кожей, скамьи под шелковыми покрывальцами с суконным подбоем… На дубовом столе уютно постукивал и поскрипывал хитрый резной снарядец – два пупчатых колеса с колебалом да медный позвонок с опрокидом. Вчера его принесли от розмысла концевого участка, прибавив на словах, что кланяется-де Лют Незнамыч Кудыке Чудинычу и хочет, чтоб меж ними всегда была любовь. Работать-то, чай, теперь вместе…

Чернава подошла к столу, приостановила колебало и, заботливо подмотав сыромятный ремешок, вновь дала ход снарядцу. Снасть – пустяк, да честь велика… Как-никак сам Лют Незнамыч удостоил, второе лицо теплынской преисподней!.. Ну да и мы теперь не в десятых ходим…

Вот ведь дурацкое счастье-то! А сколько раз кляла себя на чем свет стоит, что связалась с этим невзрачным хитроватым мужичонкой! Гляди ж ты, как оно все обернулось…

Отныне – никакой ворожбы, никаких гаданий… Пусть теперь ей гадают, Чернаве. Плавно, словно из милости пола башмачком касаясь, подошла бывшая погорелица к растворенному оконцу косящатому. Вот они, Навьи Кущи… Благолепие… Виднеются напротив двупрясельные хоромы розмыслихи Перенеги, – высокий чердак, кровля кокошником… А вон и дом Люта Незнамыча… Надо бы женушке его тоже какой-никакой подарок послать…