Катали мы ваше солнце - Страница 17

– Нельзя туда, княже, – испуганно прошамкал воевода. – Запретная земля, заповедная…

– Запретная, говоришь?.. – Князюшка усмехнулся, с лукавой удалью покосился из-под мохнатой брови. – А кто запрещал? Волхвы?.. Много они нам, мно-ого чего поназапрещали, волхвы-то… – Приосанился, оглядел рать и пророкотал с мягкий укоризной в голосе: – Теплынцам на теплынскую землю уж и ступить не велят… А что, дружинушка хоробрая? Погуляем по травушке?

– Га-а!.. – нестройно, но одобрительно грянули в ответ храбры, уставшие уже месить мокрый снег.

И рать помаленьку-понемногу принялась выбираться на твердую землю: сперва княжья дружина, а за нею уж и ополчение. Кое-кто, понятно, заробел, но на таких прикрикнули, высмеяли их, а кого и коленом подтолкнули.

К полудню, а может быть, и ранее, оба воинства выстроились в расстоянии переклика друг против друга, дважды перегородив червлеными щитами Ярилину Дорогу. Теплынцев было значительно больше, однако рать их на три четверти состояла из воинов вроде Кудыки с Докукой, тогда как князь сволочанский Всеволок вывел во чисто поле почти одних только храбров.

– Трудно будет, – бормотал озабоченно Кудыка, приглядываясь к супротивникам. – Ишь, в кольчугах все, в зерцалах … И солнышко им в спину… Да и клич у них способнее…

– Это чем же? – не понял Докука.

– Ну, как… Мы-то будем кричать: «Теплынь! Теплынь!..» А они-то: «Сволочь! Сволочь!..» Конечно, так-то рубиться сподручнее…

Теплынский князь Столпосвят обозрел криво выстроенную рать и с досадой повернулся к Полкану.

– Что ж ты, воевода… – упрекнул вполголоса. – Попрямее их поставить не мог?..

– Ништо, княже, – беспечно отвечал ему видавший виды Полкан. – Кривы дрова, да прямо горят!..

Светлое и тресветлое наше солнышко тем временем перевалило полдень, лишив сволочан одного из преимуществ. По обычаю, прежде чем сойтись в сече, принялись задирать друг друга, поддразнивать. Начал, понятно, Шумок.

– Лапотники!.. – надрывался он, сложив руки воронкой. – Полоротые!.. Печатки не было – непечатный пряник спекли!..

– Дровосеки!.. – обиженно летело в ответ. – Долбежники!.. Отъелись на нашем хлебушке?..

Распаляясь, подступали все ближе и ближе. Что ни слово – то зазубрина. Все старые обиды припомнили. Разгорелись ретивые сердца, силушка живчиком по жилочкам заходила. Прав был, прав старый воевода Полкан Удатый: строй их, не строй – все равно потом ряды смешают.

– А вот мы вас за ножку да об сошку!..

– Смотри, осунешься! Сами-то! Теленка с подковой съели!..

– А вы через забор козу калачом кормили – думали, девка!..

И наконец выехал из толпы сволочан, ища себе поединщика, приземистый плечистый богатырь Ахтак. Кто он был родом – не понять: не берендей, не варяг, не грек… Вышел, сказывают, из Черной Сумеречи, хотя на беженца не походил нисколько. Беженцы, они, что ликом, что языком, те же берендеи, а этот еле по-нашенски лопотал. Да и рылом отличен: глазки – узенькие, косенькие, нос – пяткой. Однако вот пришелся ко двору. Оценил князь сволочанский Всеволок свирепость его и преданность – в дружину взял…

Притихли теплынцы. Ахтак – он ведь такой. Сечет, и рубит, и в плен не емлет. Да еще и визжит вдобавок…

– Эй, Ахтак! – заорал бесстрашный Шумок. – Вытеклам шатал, рынкам гулял?..

Богатырь ощерил редкие желтоватые зубы и потряс копьем, высматривая юркнувшего в толпу обидчика.

– Анан сыгын!.. – проскрежетал он по-своему. Что это значит, никто не знал. Что-то, должно быть, обидное…

Теплынский князь Столпосвят грозно нахмурился, обернулся к поджавшимся храбрам, перебрал их задумчивым взором, и в этот миг переплевах в двух от задорно гарцующего Ахтака земля дрогнула и зашевелилась. Заржал с завизгом, вскинулся на дыбы чубарый конек, едва не сронив седока. На глазах у попятившихся ратей зеленый пригорок откинулся вдруг наподобие крышки колодца, явив дощатый поддон, и из черной сырой дыры полез на белый свет некто чумазый с большой кочергой в руке. Точь-в-точь как рассказывал в кружале курносый храбр Нахалко. Выходец из преисподней огляделся, болезненно щурясь, увидел Ахтака и разинул на него широкую, как у Шумка, пасть.

– Тудыть!.. растудыть!.. перетудыть!.. – грянуло над обмершими берендеями.

Затем подземный житель отвел ручищу и с маху метнул в богатыря кочергой. Железо звучно, тяжко легло поперек тугой кольчужной спины, и Ахтак, разом лишенный, видать, сознания, стал медленно заваливаться набок. Чубарый богатырский конь оскользнулся и прянул в галоп, унося продолжающего крениться всадника.

Вздох ужаса прокатился над Ярилиной Дорогой. Ножки у всех, ровно лучинки, хрустнули. Кабы не зубы – кажись, и душа бы вон…

И, роняя щиты, теряя шеломы, давя и топча упавших, побежала с криком сволочанская рать, побежала с криком и теплынская.

* * *

Утекли. Накивали, как говорится, пятками. Сослепу залетели в полные рыхлого, мокрого снега овраги, чуть не утопли… А может, кто и утоп – весна покажет… Когда же перевели дух, то обнаружили, что вокруг – развалины мертвого города и что от воинства теплынского осталось всего два ратника – Кудыка с Докукой. Куда делись прочие – неведомо.

Размели ладонями снежную хлябь с тесаного прямоугольного камня, сели, отдыхиваясь.

– Да… – сипло признал наконец Докука, которого сейчас вряд ли бы кто осмелился назвать красавцем. – Уж лучше бы выпороли…

Кудыка – тот помалкивал, только встряхивал изредка головой. Должно быть, отгонял жуткое воспоминание о лезущем из черной дыры жителе преисподней.

– Слышь, Докука… – позвал он, собравшись с силами. – Чего расселся, говорю?.. Тут погорельцы ватагами бродят, а ты расселся…